На липких лужах оживает густо-чёрный козырёк
фуражки ровно-покрывающей нетрезвого таксиста.
Надменность злится. На ботинке треплется шнурок
приглаженный. Не "До свидания" - "Hasta la vista"
надпись на сером здании. Дым терпких папирос -
отстрел по лёгким судорожно. "Что же вы хотели?"
мигает в сумерках до дерзновения слепой вопрос
в лучах лепечущей не напрямик неоновой капели.
Дворянство желтопузое. Сложней! Маститый экипаж
хрустит колёсами в припадке мнимом. Меркантильность
незамеднёнными купюрами в тоске на розовый плюмаж
выказывает безразличие. Не почему, не самый сильный
дождливыми ударами по одиночеству стеклянный перезвон
в невежестве отпущенного принципа пространного сюжета
лелеет иллюзорность отражения внутри подсвеченных окон.
Лишь впопыхах беспечно очерняется батистовая ткань манжета -
судебный пристав не по долгу молчаливо обвиняется толпой
исчерченной попутной меланхолии уверенных суждений, -
всё на глазах непритязательности лика Артемиды молодой
сияющей на праздном пьедестале вольности и восхвалений.
Толчёный воздух к небу поспешает сладострастных чудаков
извилистым укором жуткой нелогичности. Судьба неисправима
пусть даже в облаке табачных вольностей ажурных ртов
закрашенных снаружи бесполезно-яркими мазками грима;
ведь скомпонованная в пару раз фигура - не искусства дичь,
спрессованная в согласованности нейро-болевых воздействий,
готовая безумие испытанное утончённостью своей постичь.
Пустая улица. Погас фонарь. Проход закрыт. Нет рейсов.