Упаду, поднимусь, вновь пойду.
Полы плаща - в блевотине ночи,
брюки стынут в нахрапистом льду.
В голове кто-то мерзко хохочет.
Шорох лун одинаково сшит
на скрещении города с пастью
иллюзорных гигантских хламид
зачумлённой в отчаяньи страсти.
Упаду на раскатанный наст,
и сознание вверх центрифугой.
Упаду... здесь нельзя не упасть.
Но считайте тогда меня сукой,
если вновь не получится встать,
отхаркаться от крови насилу;
и тот самый начнёт хохотать
на моей беспокойной могиле.
Зимы – грустные, лета – слабы,
вёсны – скучны, а осени зыбки.
Набиваем мы волей горбы
и на брошенной всуе улыбке
ставим крест, здесь господствует ночь.
Грязь стекает по тулвищу плаща.
В луже видно: такой же точь-в-точь
не хохочет, а жалостно плачет.