В холоде лиц - сгореть
хочется, а не согреться.
Хоть секунду пламенем быть. Смерть
по форме похожа на сердце,
я думаю, круг вполне.
А радиус - температура
горенья эмоций, где
дрова - добрые люди. Культура
сделала глуше наше чувство локтя,
особенно двадцать первого века,
как мне кажется. Уже спит дитя
предпоследнего бессистемного человека.
И не хочется - странная штука - жить,
развиваясь подобно поношенной туфле,
инфузории то есть. И ты прости,
которая более чем... В этом шуме
лишь помехи голоса мы. Уходи. Будь
сильнее моей сентиментальной пляски.
Больше льда во взгляде. Огонь грудь
пускай разрывает - не надо ласки,
знаешь, как иному дождю не надо крыш:
в стене воды, особенно утром, находишь двери
и открываешь их, и молчишь,
потому что влюблён, а не из суеверий.
Понимаешь, в таком случае - смерть
довольно логичный вопрос. Читай, риторик
его повесил перед собой, боясь успеть
намного раньше подготовить дно морю,
как описывал лучший в своих стихах
проводник лексического непостоянства,
что умер как есть одинок, в чужих краях
и похоронен там же. А мог остаться,
быть нежным супругом чужой жене,
и так далее, и умереть раньше -
я так думаю - лет на десять, возможно во сне,
возможно счастливым. Позволь в настоящем
и мне сделать выбор. Ответов тьма
из профилей лиц и анфасов
в хаотичном сплетеньи ума,
похожих на паутину. Прощаться
не будем, слишком много мы ждали лет:
тебе уже - которая осень,
а мне 26 скоро, что не ответ.
Впрочем, довольно новых вопросов
в этой до боли знакомой игре
перетягивания презрения в сердце
к миру, прохожим, потом к себе;
я, конечно, дурак, ты, конечно, стерва.
Сегодня на кухне лимонный чай,
ночь без звёзд, грусть, немота всходит
на новый уровень отношений. Не отвечай
хотя бы ещё чуть более года.